Вырос Николай застенчивым, честным до щепетильности, к работе относился ответственно. При «совке» этого было вполне достаточно для хорошей трудовой биографии, а о большой карьере он никогда и не мечтал. Дорога была для него и работой, и отдыхом, и увлечением. Так и катил по жизни, лишь отмечал время от времени значимые события: женитьбу, рождение дочери, свадьбы братьев.
Женился по большой и, наверное, единственной в жизни любви. С Наташей ему тоже повезло – веселая, красивая, хозяйственная. В доме ни пылинки, обед всегда вовремя, гостей хоть в ночь-полночь приводи – стол накроет. Вскоре родилась дочка Катюша, папин портрет. Одна беда – не было у молодых своего угла. Как только поженились – решили жить самостоятельно. Пусть трудно, но не хотелось ни от кого зависеть, так что мыкались по съемным квартирам. Заработка хватало, и если бы не вынужденные переезды, то и жилищный вопрос не слишком донимал.
Перемены в стране осложнили жизнь не только семье Николая – миллионы простых работяг остались «за бортом». Теперь честная работа на «большого брата» приносила крохи, надо было «мышковать» самому. Друзья помогли и советом, и делом: Николай стал возить «челноков» в Горячеводск, вначале на арендованной «ГАЗели», потом удалось купить собственную. Зарабатывать стал больше, на жизнь хватало, каждое лето возил семью к морю, но квартира так и оставалась несбыточным желанием.
Была у Коли еще одна мечта – стать дальнобойщиком. В советские времена дальнобойщики были элитой шоферского «цеха»: бешеные заработки, поездки за границу, всеобщая зависть. Купить трейлер в одиночку – на такое он не рассчитывал: машина в хорошем состоянии стоила не меньше квартиры. Несколько лет копил, продал «ГАЗель», влез в долги, нашел компаньона, и наконец мечта сбылась: пополам купили трейлер. Вот теперь стало окончательно ясно, что уродился Николай в беспокойную породу путешественников: недаром «Робинзон Крузо» был его любимой книжкой с детства.
Хлеб у дальнобойщиков не сладкий: месяцами колесить по бесконечным дорогам, отдыхать урывками, есть в пути что попало, ночевать в плохоньких гостиницах, а то и просто в кабине. Но Николай мирился со всем, лишь бы мчаться вперед, провожая глазами мелькающие по пути города и деревеньки и глядя сверху, из высокой кабины, на суетливые легковушки. Однако романтика романтикой, а заработок оказался вовсе не таким завидным, как казалось со стороны. Слишком много появилось конкурентов.
Когда возвращался из очередной поездки, Наташа ворчала: «Когда кончится эта кочевая жизнь? Дома не бываешь по полгода, дочь, считай, одна вырастила, да и денег не видно: машина все время требует ремонта. Может, ну его, этот дальнобой? Продал бы трейлер, купим квартирку, хоть однокомнатную, а работа и в городе найдется». Но тут Коля был непреклонен. Не мог он наступить на горло собственной песне, слишком долго ждал исполнения мечты. Так и жили почти врозь, и, может, прожили бы еще много лет, но беда грянула, откуда не ждали.
Мама
В тот раз Николай вернулся из рейса раньше обычного: дочь и зять отмечали «ситцевую» свадьбу – первый год совместной жизни. Когда с матерью случился инсульт, он, как обычно, возился с машиной. Примчался в больницу, где уже ждали жена и брат. Врачи сказали – положение критическое. Несколько дней женщина находилась между жизнью и смертью, и близкие не уходили из больницы ни днем, ни ночью. Наконец мать перевели из реанимации в палату, и страх за ее жизнь немного отпустил. Это был второй удар, первый случился несколько лет назад. Тогда Николай отделался легким испугом. Жена Наташа, сидевшая без работы, выходила свекровь, находясь при ней безотлучно. Мыла ее, кормила с ложечки, таскала из-под нее судна.
В этот раз Наташа сказала твердо: «Все, Коля, кончился твой дальнобой. Я работу не брошу – мне пенсию надо зарабатывать. Теперь твоя главная обязанность – мать. Твоя и брата. Чем можем – поможем, но мама весит больше ста килограммов, мы с Катей даже перевернуть ее не в состоянии, нужна мужская сила. Когда ей станет легче – подыщешь работу в городе. И не возражай – выбора у тебя нет». Впервые в жизни он почувствовал себя бессильным. Любимой работы больше нет, денег тоже нет, и сколько продлится эта ситуация – неизвестно.
Первые дни в больнице за матерью ухаживала нанятая сиделка. Но это удовольствие не из дешевых, и когда ее выписали домой уже без надежды на скорое улучшение, близким пришлось столкнуться со всеми тяжелыми и унизительными подробностями ухода за неподвижным человеком. Николай, не только застенчивый, но еще и болезненно чистоплотный, с трудом заставлял себя помогать жене или брату. Для него было мучительно видеть это бессильное обнаженное тело, ощущать тяжелые запахи, терпеть бессмысленные капризы больной. А перемен к лучшему ожидать не приходилось – врачи не оставили никакой надежды, предупредив, что мама уже не поднимется.
Уверена, что среди читателей не много найдется людей, чьи близкие уходили быстро и безболезненно. Современная медицина научилась спасать людей от смерти в критических ситуациях. Но возвращать их к полноценной жизни она не всегда способна. В результате пожилой человек после инсульта превращается в растение и живет в таком положении порой довольно долго. Сам он уже не способен оценить степень своих страданий, но близкие сталкиваются с ними в полной мере.
Прошу понять меня правильно: я не призываю вводить закон об эвтаназии и не предлагаю бросать стариков без медицинской помощи. Но коль скоро бремя забот о беспомощных членах общества возлагается только на родственников, следовало бы хоть немного помогать им. Молодых мам в поликлинике учат, как пеленать малыша, как купать, кормить, даже стричь ноготки. Гораздо нужнее такая наука родственникам лежачего старика. Ведь есть специальные приемы по всем подробностям жизни инвалида – ухаживают же за ними в домах престарелых. В идеале это могут быть курсы, в крайнем случае – один-два практических урока. Насколько бы это облегчило задачу семье больного! Пока же люди вынуждены постигать грустную науку ухода только на личном опыте, и сколько мучений приносит это и им, и больному!
Прошла неделя, другая, и Николай осознал, что эта новая мучительная жизнь надолго – маме не становилось ни лучше, ни хуже. Он чувствовал себя преданным ею: она всегда была такой бодрой, деятельной, а теперь превратилась в неразумное дитя, требующее постоянных забот. Но человек привыкает ко всему, и он со временем, наверное, привык бы и к памперсам, и к капризам больной, однако судьба приготовила еще один удар.
Болезнь
В последней поездке Николаю предложили очень выгодный рейс за продуктами питания. Но у него не было медицинской книжки, и шабашка «улыбнулась». Приехав домой, отправился в поликлинику за медкнижкой. Сдал анализы, и вдруг флюорограмма показала страшный диагноз – туберкулез. Участковый врач выдал направление в диспансер. Вместе с женой поехал «сдаваться» – и пришел в ужас. В отделении вонь и грязь, персонал и больные ходят только в марлевых повязках, питание – да его и питанием не назовешь. Но главное – никаких лекарств нет и не предвидится, а курс лечения продлится не менее полугода. Докторша выписала рецепты на первую неделю и велела назавтра приходить с вещами. В аптеке Коля испытал новый шок: на недельный курс лекарств ушла вся месячная зарплата Наташи. У него, конечно, была небольшая заначка, но ее хватит ненадолго, а что же потом? Садиться на шею жене и дочери? Даже мысль об этом для человека, всю жизнь обеспечивавшего семью, была нестерпимой.
И еще одна мысль не давала покоя: а не заразил ли он Наташу или, не дай Бог, Катю? В тот же день его опасения поддержала, сама того не желая, подруга матери, бывшая медсестра. Она прямо заявила Николаю, что теперь ему не стоит приходить к маме, так как контакт с ним опасен, а у нее ослаблен иммунитет. Весь день Коля молчал и о чем-то сосредоточенно думал. Переделал по дому все, о чем просила жена. Утром собрался и ушел в диспансер.
Через несколько часов Наташе позвонили из больницы и сообщили, что Николай к положенному часу не явился. Она кинулась к вещам мужа – купленные накануне лекарства лежали нетронутыми. Там же нашла все собранное для стационара и записку.
Я не буду ее цитировать – это слишком личное. Но ее содержание не оставляло никаких сомнений о намерениях Николая. Причин он не объяснял – вероятно, думал, что все и так ясно. Просто прощался – непривычно ласково, даже нежно. Маме велел ничего не говорить. И просил прощения…
Наташа бросилась в милицию – объявить мужа в розыск. Потом принялась обзванивать всех друзей, знакомых, даже сбегала в поликлинику – вдруг там появлялся? Участковая, выслушав ее сбивчивый рассказ, прямо-таки возмутилась: «Так мне что же, к каждому больному для объявления диагноза психолога приглашать? Откуда же я знала, что он у вас такой нервный? Я в его болезни не виновата». Господи, да кто ее винит? Но если даже в такой трагической ситуации врач думает лишь о собственной безопасности, то на какое сочувствие, тем более участие, может рассчитывать больной? Что же касается психолога – может, и действительно стоит приглашать. Болезнь и в самом деле нешуточная.
Часы проходили в напряженном ожидании самого худшего, и все же оставалась надежда: а вдруг?.. Нашли Николая на второй день: он повесился на заброшенной стройке. Даже в этот страшный момент привычная аккуратность не изменила ему: воротничок рубашки поднят и расправлен, паспорт лежит в кармане пиджака, чтобы сразу опознали. В черновиках отключенного телефона – эсэмэска для дочери: «Зачем я тебе такой?».
…Народу на похоронах было много, и за поминальным столом часто слышалось: «Мать больна? Да не причина это, у всех болеют! Тубик? Чепуха, сейчас даже рак вылечивают! Денег не было? Попросил бы – никто б не отказал, все бы помогли». Для кого-то, может, и не причина. Только у всех точки отсчета разные. Как говорится, чужую беду руками разведу. Мать Николая по-прежнему нуждается в помощи, но что-то не видно вокруг ее постели толпы сочувствующих.
И просить сможет далеко не всякий. Николай не мог. А сами помочь не догадались.
Следователь, поговорив с Наташей и закрыв дело за отсутствием состава преступления, хлопнул ладонью по тоненькой папке и вздохнул: «Хороший, видно, был мужик. Только сломался. Жизнь била-била – и добила»…